Ты спрашиваешь, кто умер, малыш? О! Их немало – скоропостижно скончавшихся в муках. Моя любовь, мои надежды, моя вера в победу на личном фронте, моя высокая самооценка… Та мымра в жутких розочках моложе меня лет на десять. И весит не больше пятидесяти кило…

А Говоров… Вот как он мог? Ведь знал же, что у меня в анамнезе уже целых два любимых мужчины, оказавшихся подлыми предателями. Сашкин папочка, пусть он будет жив и здоров в своих дальних странах, бросил меня беременной и никогда не интересовался нашей с дочкой дальнейшей судьбой. А потом был еще один идеальный мужчина, который беспощадно заморочил мне голову лишь для того, чтобы я со своими связями помогла ему в некрасивой ситуации с перспективой судебного процесса.

Нет, я не легкомысленная дурочка, во всяком случае, никогда не считала себя таковой – а мне было с кем себя сравнивать, перед глазами всю жизнь любимая младшая сестра, которая постоянно заводит знойные романы, и каждый второй из них оказывается проблемным. Но ум и сердце – они не всегда заодно.

Мне трудно доверять мужчинам. А Говорову я доверилась, и теперь мне было и больно, и стыдно, причем не только за себя. За Никиту, лишившегося моего уважения, тоже. Он низко пал в моих глазах, и видеть его таким – павшим – я не хотела.

Нет, встречи, объяснения, прощальные разговоры по душам и коллективные или индивидуальные размышления на тему «отчего все вышло именно так, кто в этом виноват и что делать» нам совершенно не нужны.

А эта фифа…

У нее свежее личико и легкая фигурка, которую не портит даже мешковатый халат. И ножки стройные, маленькие, мои тапочки ей явно великоваты, у нее максимум тридцать шестой размер. Не ходовой…

Интересно, ей Говоров тоже туфельки покупал?

Ну вот зачем я об этом думаю?

Да пропади они оба пропадом!

Я бухнулась на кровать, уткнулась в подушку и рыдала, пока не заснула.

Три дня спустя вернулась Сашка. О трагедии в моей личной жизни дочь не знала: я не считала нужным делиться шокирующими подробностями с юной девушкой, а сама она меня и не спрашивала.

Конечно, что интересного, с точки зрения активного подростка, может происходить в жизни женщины преклонного возраста – сорок плюс?

Сашку в ее пятнадцать полностью занимали собственные переживания, а также реальные или мнимые восторги и страдания сверстников. Матери она уделяла все меньше внимания, и я этим, конечно, огорчалась, но не думала, что имею право роптать. Сама ведь была такой же.

Спасибо еще, дочь хотя бы не ленилась информировать меня о том, что с ней происходит, исправно присылая мне фоточки и видосики. Хотя в ее Инстаграме их было на порядок больше…

Ну, мать – нецелевая аудитория модного блогера.

– Привет, я дома! – едва войдя, громко крикнула дочь, и первым навстречу ей прискакал Сенька.

Гипс на ноге почему-то не сильно сказывался на его скорости передвижения. Думаю, шустрого мальчишку не затормозило бы и чугунное ядро на цепи.

– О, Сандро, супер! Какой интересный загар! – весело восхитилась Натка.

Я вышла в коридор последней.

Сашка, и впрямь занятно загоревшая лицом – у глаз остались светлые пятна от горнолыжных очков или маски, – уже сбросила куртку и производила раздачу привезенных сувениров. По мне она скользнула безразличным взглядом и вежливо обронила «Здрасте», явно не узнав родную мать в унылой клуше с припухшими глазами и помятым лицом.

– Привет, Сашуля, – сказала я, непроизвольно всхлипнув.

Глаза у дочери сделались большие, рот приоткрылся.

– Не пугайся, это только выглядит очень страшно. – Натка ободряюще похлопала Сашку по плечу и подтолкнула ее ко мне. – Поздоровайся с мамочкой.

– Мам?!

– Ох, Саня…

Мы обнялись. Я замерла, надеясь на утешение.

Да, как же, размечталась!

Сашкины руки прошлись по моим бокам, после чего дочь отстранилась и, глядя на меня, несчастную, с негодованием и отвращением, безжалостно припечатала:

– Плюс пять кило, не меньше!

– Давай, добей меня, – насупилась я.

– Она здорова? – Сашка оглянулась на Натку, та подкатила глаза и красиво, но непонятно передернула плечами, как в зачине «Цыганочки». Мол, кто ж его знает…

– Мать, ты с ума сошла? В твоем возрасте такой стремительный набор веса – это прямой путь на свалку истории. Я все понимаю, сама за бодипозитив, но тебе же за сороковник уже, антиэйдж – твое все. Да тебя такую Говоров бросит!

Я взвыла, повернулась кругом и заперлась в своей берлоге.

Отлично поговорили, прекрасно утешили.

– Что? Серьезно? Правда бросил? – недоверчиво спросила в коридоре Сашка.

Натка что-то невнятно забормотала, старательно понизив голос, чтобы я ее не услышала. Шепчась, они ушли на кухню, и только Сенька продолжал носиться по коридору, сам с собой играя в хоккей подаренной ему сувенирной шайбой. Гипсовая нога с успехом заменяла клюшку.

Я немного поерзала ухом по двери – все же было интересно, о чем они там говорят, – но услышала только малоинформативные обрывки.

– Ты что, не знаешь свою мать? – сказала Натка. – Она ж судья!

– А он прокурор, – напомнила Сашка. – А адвокаты им, значит, без надобности…

Потом запыхтел чайник, зазвенела посуда, и я услышала еще:

– Не лезь, мне этот ее настрой прекрасно знаком. Моя дорогая сестричка включила протокол «Упрямый баран», теперь ее танком не сдвинешь.

– Но как же…

– Никак! Должна сама…

И снова бу-бу-бу и шу-шу-шу. Интриганки.

Определенно чувствуя, что весь мир против меня, я опять завалилась в кровать. Но Сашкины слова про последний путь на свалку истории меня задели, и я поймала себя на том, что, сердито сопя, усердно втягиваю живот. А он, зараза, не сильно втягивается. И бока отвисают…

Потом Натка и Сенька покинули нас, отправившись к себе на такси. Сестре предстояло выйти на работу, а племянник хотя и должен был еще посидеть дома, но собирался начать заниматься с преподавателями. Натка договорилась, что учительница будет приходить к ним домой.

Я вышла проводить любимых родственников, и мы попрощались как ни в чем не бывало. Мой внешний вид, поведение и настроение не обсуждались и вообще не упоминались. Какие у нас все тактичные, любо-дорого посмотреть!

Или равнодушные. Безразличные. Черствые, как… я не знаю… как засохший эклер!

Потом, впрочем, ко мне явилась Сашка.

– Ма, не съездишь со мной в салон? – брезгливо ухватив свой локон и с откровенным отвращением рассматривая секущиеся кончики, спросила дочь. – Я с гор спустилась – чисто снежный человек. Лохматая, без маникюра… Ну, и тебе же завтра на работу…

Я оценила эту деликатную попытку привести в божий вид безобразную мать снежного человека и с благодарностью приняла предложение.

Мы с Сашкой съездили в салон и упорядочили головы и ногти, а на обратном пути поужинали в модном ресторанчике какой-то здоровой едой – заказывала дочка, иначе я бы не ограничилась салатом из водорослей с незначительными вкраплениями фрагментов морепродуктов и неведомых мне семян. Салат назывался теплым, но совсем остыл, пока Сашка его фотографировала.

Приступать к еде, не сделав ее фото или видео, у модных блогеров не принято, это даже более обязательная часть застольной программы, чем предварительное мытье рук.

– Здоровый образ жизни, мам, – вещала моя блогерша, жестикулируя палочками для еды, – это не про пожрать, а про философию! Гармония с мирозданием, осознанность, все такое… не говори, что тебе плевать, ты же умная женщина.

Последние события сформировали у меня совершенно противоположное мнение о самой себе, но я безропотно ковыряла траву в своей тарелке и согласно кивала.

Гармония с мирозданием – вещь прекрасная, кто бы спорил.

Если ее можно найти в миске с водорослями – я только за.

Глава 2. Про вечную молодость – к сожалению, не мою

Что можно сказать об утре первого рабочего дня после долгих выходных?

В двух словах: оно не прекрасное.